Комедия Аристофана все больше растворяет начальную явь в неосуществимой или иносказательной вневременной яви более высочайшего режима. Она оказывается наиболее глубокомысленной, когда, как в "Грифах", освобождается от тягостной опеки о желчи денька и в неомраченном веселье, по велению сердца строит тип дорогого царства, Тучекукуевска, где-нибудь сброшено земное бремя, где-нибудь все — окрыленное и свободное, где-нибудь остаются нетронутыми только человеческие слабости и глупости, которые теперь не могут причинить вреда, но нужны для того, чтобы не исчезло прекраснейшее, без чего мы не смогли бы жить даже в этом раю, — бессмертный смех. Без экой духовной дистанции это стереоизображение не умело бы случиться.